Первый репортаж из Хиросимы

Уилфред Бэрчетт

На одном дыхании, сидя на груде обломков, возвышавшихся на пепелище, где раньше была Хиросима , я отстукал его на моей старенькой пишущей машинке. Боясь, что не смогу отправить из Хиросимы несколько статей, я изложил все в одной-единственной. Повторяю, я тогда и думать не мог, что будет по возвращении. За исключением нескольких технических ошибок и нескольких вставок, сделанных научным редактором, этот репортаж предельно соответствует оригиналу. Его копия "исчезла" в Токио вместе с фотоаппаратом. У меня не осталось ничего, кроме того, что опубликовала Дейли экспресс и что вы сейчас сами прочтете. 

"В Хиросиме, где тридцать дней назад была взорвана первая атомная бомба, уничтожившая город и всколыхнувшая весь мир, люди, пережившие эту катастрофу, продолжают умирать и сегодня от непонятной, странной, никому не известной болезни, для которой у меня нет другого названия, кроме "атомная чума". Хиросима не похожа на город, переживший бомбардировку. Скорее она напоминает город, по которому прошелся дорожный каток чудовищных размеров. Он все раздробил и навсегда уничтожил. Я пишу эти слова в полном здравомыслии и с предельной объективностью в надежде, что эти факты послужат предостережением всему миру. На том месте, где была впервые взорвана атомная бомба, я увидел наводящее ужас опустошение. За все четыре года войны я ничего подобного не видел. В сравнении с Хиросимой любой остров в Тихом океане, до основания разрушенный бомбардировками, покажется земным раем. Фотографии дают слабое представление о причиненных разрушениях. В Хиросиме на площади в 30-40 квадратных километрах взгляд, за крайне редким исключением, не остановится на каком-либо строении. Мысль о том, что подобное опустошение - дело рук человеческих, вызывает в груди ощущение бесконечной, смертельной тоски.

От барака, где в разрушенном городе я провел ночь, на юг, на расстояние около пяти километров простирались опаленные развалины: это все, что атомная бомба оставила от сотен зданий, улиц, строений, домов, заводов, тысяч человеческих жизней. Ничто не уцелело. Разве только с десяток-другой заводских труб. Сами предприятия исчезли: пять-шесть развороченных строений и потом - опять пустота. Полицейский чин встретил меня с известной предупредительностью - я был первым корреспондентом союзных войск в Хиросиме. Вместе с местным представителем агентства "Домэй" мы прошли через - я бы должен сказать - "город" по направлению к больнице, где пострадавшим оказывалась помощь. В больнице я увидел людей, не получивших никаких ранений в момент взрыва, но, однако, умирающих от его таинственных последствий. Их здоровье ухудшалось без видимых причин. Они лишились аппетита, у них выпадают волосы, на теле появились голубоватые пятна. У них открывается кровотечение из ушей, носа, рта.

Сначала врачи считали это проявлением общей слабости. Они назначали больным уколы витамина А. Результаты были ужасными. Вокруг укола тело начинало гнить. И каждый раз наступал конец. Это и есть отдаленные последствия взрыва атомной бомбы, сброшенной людьми. И того, что я увидел, мне достаточно. Мое внимание привлек специфичный, ничто не напоминающий запах. Запах серы? Но не совсем... Я ощущал его среди тлеющих развалин, в которых продолжали копать, чтобы извлечь трупы. Он преследовал меня и там, где уже не было ничего. Вероятно, это был какой- то газ, исходящий от земли вследствие высокой радиоактивности, вызванной расщеплением урана. Люди в газовых масках бродят по этому пепелищу, еще вчера бывшему их гордым и жизнерадостным городом. Я не думаю, чтобы им помогало это физически, но психологически было необходимо. С того момента, как эта несущая гибель сила обрушилась на Хиросиму, выжившие стали ненавидеть белого человека. Их ненависть сильна почти так же, как сама бомба. К настоящему моменту найдено 53 тысячи убитых, 30 тысяч пропали без вести, что может означать лишь одно - они тоже погибли. За день, проведенный мною в Хиросиме, сто человек умерли от странных последствий атомного взрыва (из 13 тысяч тяжело раненных). Каждый день уносит новые сто жизней. Очевидно, они все приговорены. Остается еще 40 тысяч легко раненных.

Число жертв, может быть, было бы меньшим, не произойди трагическая ошибка. Городские службы, когда над городом появился одиночный самолет, подумали, что это очередной рейд "летающей крепости". Самолет пролетел над городом и что-то сбросил на парашюте и исчез... Был дан отбой, и жители города вышли из убежищ. Не прошло и минуты, как сброшенная бомба достигла точки взрыва - на высоте около 600 метров. Почти все уже были на улицах...

Тогда в репортаже я мог привести данные, сообщенные полицией. Впоследствии они претерпели изменения в сторону значительного увеличения, а в тот момент не существовало никакой возможности определить, сколько людей погребено под развалинами, а сколько - обречено на смерть.

Этот абзац существенно отличается от того, что было мной написано со слов Накамуры. Возможно, Накамура при передаче текста по аппарату предпочел остаться неназванным и умышленно опустил этот отрывок. Так или иначе, но вот то, что он тогда мне поведал: <Первая тревога была рано утром. Появились два самолета. Их приняли за разведывательные и не придали их полету никакого значения. Был дан сигнал отбоя, и многие поехали на работу. Потом в 8 часов 15 минут появился еще один самолет. Я как раз собирался сесть на велосипед, чтобы отправиться на работу. Вдруг ослепительная молния! В тот же момент обжигающая волна ударила мне в лицо, меня подхватил ревущий смерч. Я упал на землю, рядом со мной рухнул дом. В момент, когда меня бросило на землю, раздался оглушительный взрыв, казалось, бомба колоссальной мощности взорвалась где-то совсем рядом. Когда я приподнял голову и осмотрелся, то увидел колоссальный столб черного дыма в форме парашюта. Он поднимался к небу, унося с собой огненно-красную струю. Эта струя расширялась, пробивалась сквозь клубы черного дыма, раскаляя все вокруг. Хиросима исчезла, и я понял, что произошло нечто никогда до сих пор не виданное. Я пытался позвонить в полицию или пожарникам - связь не работала".

Это ценнейшее свидетельство, написанное рукой непосредственного наблюдателя, не было напечатано в Дейли экспресс. Статья же продолжалась так:

"Сотни и сотни погибших были столь чудовищно обожжены мощной тепловой волной, что невозможно было отличить мужчин от женщин, стариков от детей. Вблизи эпицентра погибли тысячи людей, от них просто ничего не осталось. Они испарились. В Хиросиме объясняют это так: температура при взрыве была настолько велика, что люди молниеносно превратились в пепел. Но ведь не осталось даже и пепла! Тот, кто видел разрушенную Хиросиму, мог бы сказать, что, например, Лондон просто не подвергался бомбардировкам. Величественное здание дворца императора превратилось в груду мусора, едва возвышающуюся над землей. Над ней стоял один-единственный обломок стены. Крыша, потолки - все превратилось в ничто...".

Затем газета дала несколько абзацев, вставленных научным редактором газеты. Никто не станет утверждать, что их написал я. Я, например, никак не мог написать, что "за истекшие три недели в Хиросиму съехались почти все японские специалисты...". На самом деле за день до меня туда приехали два специалиста. Их первое совещание состоялось как раз в тот момент, когда мы были в больнице "Комьюникейшн". Далее в репортаже пишется о Нагасаки. Но там я никогда не был, следовательно, ничего об этом городе написать не мог. Говорилось также о врачах, которые считали, что болезнь "вызвана радиоактивностью". На самом же деле врачи в Хиросиме не имели ни малейшего понятия о том, с чем им пришлось столкнуться. Кое-что проясняется из автобиографичной книги Артура Кристиансена "Во времена службы". Здесь можно найти косвенное объяснение некоторым неточностям и пропускам, исказившим мой репортаж.

Так, рассказывая о "сенсации Хиросимы", он пишет:

"Бедный Питер (Бэрчетт) был так потрясен всеми ужасами, что пришлось помочь ему отредактировать статью". Как научный редактор, он, очевидно, хотел продемонстрировать свою эрудицию в атомных вопросах, но, сделав это от моего имени, он нарушил элементарную журналистскую этику. Все, что я знал о воздействии атомной радиации на психику, рассказал мне доктор Кацубэ, ставший временным директором и главным хирургом больницы Комьюникейшн. Он же описал мне физическое состояние больных, которых я видел. Доктору Кацубэ, как и Накамуре, я обязан очень многим. Он очень рисковал, сопровождая меня по палатам больницы. Его описания симптомов и проявлений лучевой болезни (конечно же, он ее так не называл) выдержали испытание временем. Его диагнозы были прежде всего ценны тем, что не имели прецедента в клинической практике, а также и потому, что в больнице не было никакого оборудования, не было даже микроскопа - все разрушила бомба. В репортаже я писал о "ненависти к белому человеку". Иначе и не назовешь реакцию со стороны больных и их родственников на мое появление в палатах. Больные лежали, повернувшись к стене на татами (сплетенных из тростника подстилках), а родственники подогнув колени сидели рядом. Согласно обычаю, в японских больницах родственники могут оставаться при больных, чтобы кормить и ухаживать за ними. В тот момент в больницу брали только тех, у кого были родственники: 93 процента младшего медицинского персонала погибли или были ранены во время взрыва. Я видел эти ужасы своими глазами: гноящиеся раны после ожогов третьей степени, кровоточащие глаза и десны, выпадающие волосы. Во взглядах больных и их родственников я видел лишь лютую Ненависть, разрывающую сердце. В какой-то момент доктор Кацубэ сказал мне: "Уходите. Я не отвечаю за вашу жизнь, если вы останетесь дольше". Тем и закончились мое посещение "атомной" больницы и первая встреча с доктором Кацубэ. Надо сказать, что в целом все жители Хиросимы казались погруженными в полную апатию. По-видимому, сказывалось действие шока: люди бродили по одному, по двое, по трое. Никто не останавливался, чтобы перекинуться словом. Даже наша маленькая группа с иностранцем, не носившим газовой маски, не привлекала внимания. "Я прошу вас,- сказал Кацубэ, когда мы прощались,- расскажите все, что вы видели, и попросите ваших (он думал, что я американец) прислать специалистов по этой болезни и необходимые медикаменты. Если вы этого не сделаете, мы здесь все обречены на смерть". Несмотря на все неточности, пропуски и вставки, я признателен Артуру Кристиансену за то, что он поместил мое "предостережение всему миру" на первую полосу газеты и не выбросил главного.

Однако Запад был настолько захвачен победоносным завершением второй мировой войны и так уверовал в монополию на абсолютное оружие, испытанное в Хиросиме и Нагасаки, что никакому главному редактору никакой самой крупной английской, американской или другой газеты не удалось бы этим предостережением охладить эйфорию победителей.

источник