ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
НАГАСАКИ.
Весь июль и начало августа, до того как первая бомба была сброшена на Японию, центром наиболее драматических событий был остров Тиниан. В то же время в Лос-Аламосе все ускоряющимися темпами шла напряженная работа по испытанию второй бомбы взрывного типа. Главная трудность возникла по вине одной из компаний, не сумевшей в срок изготовить некоторые важные детали механизма "Толстяка". Поэтому мы не могли провести всех запланированных испытаний этого механизма. Одновременно это снижало эффективность испытаний всего устройства в собранном виде. Их приходилось повторять дважды: без недостающего механизма, а в последний момент уже в собранном виде, за исключением ядерного заряда. Первые действительные испытания недостающего механизма удалось провести буквально за несколько дней до сбрасывания бомбы на Нагасаки.
Полученное, наконец, с завода необходимое количество плутония было превращено в Лос-Аламосе в блоки и отправлено на Тиниан на борту специального самолета С-54.
Некоторые другие важные детали еще для двух "Толстяков" отправили на самолетах Б-29, принадлежавших 509-му авиаполку и находившихся в Альбукерке специально для этой цели. Во всех случаях груз плутония сопровождала особая охрана и принимались специальные меры по установлению места возможной катастрофы самолета.
Так же как и "Малыш", "Толстяк" должен был быть применен в боевых условиях, как только поступит достаточное количество делящегося материала. В конце июля срок использования бомбы перенесли с 20 на 11 августа, а к 7 августа стало ясно, что этот срок удастся уменьшить еще на один день.
Мы с адмиралом Пернеллом часто обсуждали важность организации второго атомного удара вслед за первым, для того чтобы у японцев не было возможности оправиться от первого потрясения. Пернелл был убежден, что двух бомб достаточно, чтобы закончить войну, и потому я был уверен, что с ним и Фареллом мне нечего бояться задержки в развитии нашей первой операции.
Если верить прогнозу, 9 августа погода должна была быть благоприятной. Однако в течение следующих пяти дней ожидалась плохая погода, что заставило нас привести первого "Толстяка" в готовность на день раньше. Когда решение было принято, научный персонал выразил опасение, что сокращение срока подготовки на целых два дня внесет элемент неуверенности. Тем не менее, я рискнул. К счастью, сборка прошла без приключений, и к вечеру 8 августа бомба была заряжена и проверена.
8 августа шесть самолетов с бомбами "тыква" вылетели в направлении различных целей.
Из-за плохой погоды только двум из них удалось достичь основных объектов, трем — второочередных, а один вернулся с полпути из-за неисправности.
В тексте приказа о второй атомной бомбардировке не было никаких указаний на необычный характер бомбы, хотя каждый читавший его понимал, что речь идет о далеко не обычной операции.
В этот раз мы наметили только два объекта: Кокура — цель первой очереди и Нагасаки — цель второй очереди. Город Ниигата не был включен в число целей из-за его удаленности от первых двух городов. Чтобы увеличить шансы поражения первой цели, самолету-доставщику приказали независимо от прогноза погоды приблизиться к району первой очереди настолько близко, чтобы непосредственно убедиться в невозможности визуального бомбометания. Только после этого он мог изменить курс и лететь ко второй цели. Для предотвращения слишком раннего прибытия к цели тех самолетов, которые должны были сфотографировать взрыв, они были обязаны запросить Тиниан и Иводзиму, прежде чем минуют последний остров. В случае отсутствия достоверных сведений они должны были сфотографировать обе цели.
Арсенал в городе Кокура был крупнейшим военным заводом Японии, на котором производились самые различные виды оружия и другого военного снаряжения. Он раскинулся на площади почти в 800 гектар , а вокруг него располагались вспомогательные объекты: машиностроительные заводы, заводы по изготовлению запасных деталей, электростанции и различные бытовые службы.
В городе Нагасаки сосредоточены крупнейшие в Японии судостроительные и ремонтные заводы. Нагасаки — важный центр по производству боеприпасов для военно-морского флота. Точка прицеливания была выбрана в деловой части города — к востоку от бухты.
9 августа незадолго до рассвета самолет-доставщик и сопровождавшие его два самолета наблюдения поднялись в воздух. Вел самолет майор Чарлз Суини, бомбардиром на нем был капитан Бихэн, ответственным за бомбу — Эшуорс, он же командир экипажа, и, наконец, лейтенант Варне — офицер по электронному оборудованию.
К "Толстяку" был неприменим способ окончательной сборки в воздухе, как это сделали с "Малышом". Поэтому среди технических специалистов шли бурные споры, что произойдет с бомбой в случае катастрофы или пожара во время старта. Они отчетливо понимали, что не исключена серьезная опасность заражения большой площади на Тиниане плутонием, если он будет рассеян в результате даже не очень мощного взрыва. Многие предполагали даже возможность сильного ядерного взрыва, который мог бы разрушить все строения на острове. Конечно, еще в процессе разработки операции мы рассматривали подобные возможности, но, учитывая мнение Оппенгеймера и других моих главных консультантов, я решил, что риск при такой операции ничтожен, и на него следует пойти.
Как часто бывает, в решение этих вопросов постоянно вмешивались люди, не имевшие к ним прямого отношения. Но за все время существования проекта важнейшие решения принимались только после их самого тщательного обсуждения с людьми, которых я считал в данном вопросе наиболее компетентными. В частности, в последнем случае я обращался к Оппенгеймеру, фон Нейману, Пенни, Парсонсу и Рамзею. Я подробно обсуждал эту проблему с различными группами ответственных сотрудников Лос-Аламоса, а также с Конэнтом, Толменом, Пернеллом, Фареллом и несколько менее подробно с Бушем. Казалось бы, достаточно. И все же в последний момент нашлись люди, которые вновь подняли вопрос о безопасности взлета самолета с заряженной бомбой на борту. Один старший офицер военно-воздушных сил даже потребовал письменное подтверждение безопасности такого старта.
Парсонс и Рамзей не без некоторых колебаний подписали такой документ. Вероятно, они понимали, что если ошибутся, им все равно не придется нести ответ. Вслед за этим Рамзей предложил Оппенгеймеру внести в следующие бомбы ряд конструктивных изменений, чтобы исключить элемент опасности при старте.
Перед самым взлетом возникло неожиданное осложнение. Оно поставило Фарелла в весьма затруднительное положение — необходимо было принять решение исключительной важности за очень короткий срок. Дело в том, что в последний момент (несмотря на тщательность подготовки) обнаружилась неисправность бензинового насоса. В результате около трех тысяч литров горючего не могли быть поданы от бака в бомбовом отсеке к двигателям. Это означало не только то, что самолет должен будет вылететь с уменьшенным запасом горючего, но и необходимость в дополнительной нагрузке во все время пути до Японии и обратно. Погода была не очень хорошей, прямо скажем, далеко не благоприятной, но Лемэй считал ее вполне допустимой. Учитывая нежелательность задержки применения второй бомбы, а также плохой прогноз погоды на следующие несколько дней, Фарелл решил не откладывать операцию, несмотря на обнаруженную неисправность. Перед самым вылетом Пернелл обратился к пилоту Суини:
— Молодой человек, ты знаешь, сколько стоит эта бомба?
— Знаю, около 25 миллионов долларов.
— Так вот, постарайся, чтобы эти деньги не пропали зря.
Погода нас подвела. Вместо того чтобы лететь в строю, самолеты вылетели по одному, чтобы сэкономить горючее, они взяли курс сразу к берегам Японии, минуя Иводзиму. Они рассчитывали собраться вместе в районе острова Иокусима. Однако этого не удалось осуществить. Они летели на расстоянии друг от друга, исключающем прямую видимость. И только один из самолетов наблюдения смог встретиться в означенном районе с самолетом-доставщиком. Потерявшийся самолет кружил над островом Иокусима, вместо того чтобы находиться у одной из его оконечностей (как было предусмотрено).
Суини определил, какой именно самолет присоединился к ним, но не сообщил об этом Эшуорсу.
Эшуорс сам долго не мог понять, тот ли это самолет, на котором находились самые важные для выполнения задания приборы, или другой. В результате, ожидая второй самолет, они опоздали больше чем на полчаса по сравнению с расписанием.
Приблизившись к городу Кокура, они обнаружили, что вопреки сообщению самолета метеослужбы визуальное бомбометание невозможно. Произошло ли это в результате разницы во времени или в углах зрения наблюдателя и бомбардира — осталось неизвестным.
Сделав над городом по крайней мере три захода (на что ушло 45 минут), они взяли курс на вторую цель — Нагасаки. В этом полете им пришлось особенно аккуратно определять расход горючего. Эшуорс проверил и нашел правильным расчет Суини: если они будут садиться на запасной аэродром на острове Окинава, то смогут сделать не более одного захода на цель; если будет сделано больше заходов, придется сажать самолет на воду, по возможности в районе нахождения подводной лодки из спасательного отряда.
В районе Нагасаки была сильная облачность и сначала казалось, что условия для бомбардировки не лучше, чем над первой целью. Учитывая плохую видимость и недостаток горючего, Эшуорс и Суини взяли на себя ответственность нарушить указания и произвести бомбардировку по радиолокатору. Почти весь маневр захода на цель был уже проведен с помощью радиолокатора, когда вдруг в облаках появилось окно, позволившее перейти на визуальное бомбометание.
Бихэн взял в прицел расположенный в долине стадион для велогонок и нажал на рычаг. Бомба была сброшена не в первоначально намеченную точку, а на два километра севернее. Там она взорвалась между двумя большими заводами концерна Мицубиси, расположенных в долине реки Уруками, и полностью разрушила эти крупнейшие военные предприятия.
На обратном пути к острову Окинава экипаж получил приказ быть готовым к посадке на воду. Однако самолет дотянул до острова, правда, уже с практически сухими баками. Суини позднее говорил, что горючего не хватило, чтобы отвести самолет с посадочной дорожки в сторону.
Вторая бомба была сброшена с высоты 9700 метров . Экипаж самолета почувствовал пять отчетливых ударов по фюзеляжу самолета, что было связано с рельефом местности в районе цели. Отставший самолет наблюдения (к счастью, не тот, на котором находились приборы) находился в момент взрыва на расстоянии около 160 километров . Увидев столб дыма, он приблизился к нему на предусмотренное расстояние. Из-за плохой погоды мы смогли получить удовлетворительные фотографии только спустя неделю после взрыва. По ним можно было определить, что город разрушен на 44 процента. Это объясняется невыгодным рельефом местности Нагасаки, где возвышенности и долины ограничили зону разрушения площадью в 3,7х3,0 километра. Согласно отчету стратегических военно-воздушных сил США, число жертв достигало 35 тысяч убитых и 60 тысяч раненых.
Хотя ударная волна и пожары причинили городу большие разрушения и вызвали многочисленные жертвы, ущерб оказался меньше того, который был бы нанесен при использовании расчетной точки прицеливания. Я испытал облегчение, узнав о меньшем, чем мы предполагали, количестве жертв. Я понимал, что через несколько дней войне все равно будет конец.
x x x
Для углубления психологического действия наших бомб на японцев мы, правда, с некоторым опозданием, подготовили и сбросили на Японию листовки с описанием мощи нового оружия и объяснением бесполезности дальнейшего сопротивления. Первый раз они были сброшены 9 августа, в день бомбардировки Нагасаки.
Всю первую неделю после Хиросимы мы вели неравную борьбу с потоком сообщений, посылавшихся в прессу с Тихоокеанского театра военных действий. В свое время Спаатсу шло запрещено издавать какое-либо коммюнике в связи со взрывом. Цель этого запрета, распространявшегося также и на прессу, состояла в том, чтобы предотвратить уменьшение психологического воздействия бомбы. Независимо от того, что скажет японское правительство своему народу, мы не хотели уменьшать силы воздействия официального заявления Белого дома. Кроме того, существовала вероятность, что сообщение, написанное без знания общей картины событий, может породить в японцах надежду на то, что дальнейших бомб не последует. Командующие наших вооруженных сил на Тихом океане были плохо осведомлены в этих вопросах. Насколько я знаю, там не было также ни одного корреспондента, если не считать Лоуренса на Тиниане, достаточно компетентного для написания репортажа о взрыве.
Мы надеялись отменить этот запрет, как только ситуация выяснится. Еще до атомной бомбардировки мы снабдили наших людей, находившихся на Тихом океане, инструкциями по цензуре для сообщения командующим крупных группировок, которым планировалось передать в будущем право разрешать публикование.
Откровенно говоря, мы не предвидели, какие беды навлекаем на себя, устанавливая ограничения на сообщения прессы. Отдел по связи с прессой, организованный в управлении проекта, имел возможность пропустить в день лишь вполне определенное количество сообщений. Неприятности были вызваны тремя причинами: очень большим количеством корреспондентов на острове Гуам, необычайно большим объемом их сообщений и неожиданно обнаружившейся малой пропускной способностью линий связи. Поскольку все сообщения должны были проходить предварительную цензуру в Вашингтоне, их можно было посылать только по единственному секретному каналу связи. Это означало, что одновременно можно было передать не более одного сообщения.
В течение 24 часов после опубликования заявления Белого дома управление информации Военного министерства находилось под непрерывной осадой всех газет США, молящих о помощи. Безнадежность положения была всем, в том числе и мне, очевидна. Учитывая это положение и сознавая, что необходимость в строгом контроле серьезно уменьшилась, в тот же вечер я отменил установленные ограничения, и право цензуры было передано из Вашингтона на Гуам. Начиная с 11 августа вся информация с театра военных действий шла уже только через местные штабы.
x x x
Мы допустили серьезные просчеты при подготовке взаимоотношений с прессой, зато в другой близкой области мы подготовились достаточно хорошо. Я имею в виду доклад Смита, за который я и по сей день ему благодарен. Еще в 1944 г . мы с Конэнтом пришли к выводу о необходимости заранее позаботиться о составлении какого-либо описания деятельности Манхэттенского инженерного округа, а также предшествовавшей работы ОСРД. Это должно было быть формальное изложение нашей деятельности, в основном административной и научной, с упоминанием тех заслуг, которые действительно следовало отметить. Такой документ защитил бы нас на некоторое время от потока запросов с требованиями информации, который, мы чувствовали, затопит нас после успешного взрыва бомбы.
Мы также были заинтересованы в таком документе, который мог бы сыграть роль перечня рассекреченных вопросов и помочь лицам, связанным с проектом, избежать разглашения тайны.
С одобрения Военно-политического комитета в апреле 1944 г . мы попросили доктора Смита из Принстонского университета подготовить такой доклад. Смит сам долгое время был тесно связан с МЕД и ОСРД по работе.
Он начал работать еще при существовании Комитета по урану в 1941 г . И был одним из первых, кто поддержал идею Лоуренса об осуществимости электромагнитного разделения урана в большом масштабе. Осенью 1943 г . И зимой 1944 г . он являлся помощником директора, а потом консультантом в Чикагской лаборатории. По нашему мнению, его квалификация соответствовала поставленной перед ним задаче.
Смит был освобожден от всех ограничений в информации, которые могли бы помешать выполнить его задание. Он посещал все основные объекты МЕД, разговаривал с их руководителями и собирал необходимые данные. По мере написания глав своей книги он давал их читать мне и Конэнту. Каждый раздел его рукописи был предварительно просмотрен руководителем соответствующих работ. Через год 12 из 13 глав были уже готовы.
Внимательно проверив рукопись, мы с Конэнтом решили, что ее следует готовить к изданию, и установили в качестве срока окончания работы над ней — 30 июня. Мы также обратились к Толмену с просьбой помочь Смиту в подготовке рукописи.
Одновременно Смит и Толмен по моей просьбе готовили проект правил, которыми следовало руководствоваться при включении материала в доклад. После внесения в эти правила небольших изменений они были утверждены, а Толмен был назначен ответственным за доклад.
После проверки доклада с точки зрения выработанных правил в него пришлось внести много поправок. Тексты отдельных разделов доклада были окончательно проверены учеными различных учреждений проекта с точки зрения правильности изложения и соблюдения секретности. Для ускорения этого процесса тексты доставлялись курьерами, которые ожидали, пока ученые внесут свои поправки. От каждого из просматривавших доклад просили письменно подтвердить свое согласие с публикацией просмотренной части доклада и изложить свои предложения. Мы стремились, чтобы в докладе не были забыты ничьи заслуги, так как это уменьшило бы в будущем опасность утечки секретной информации.
Только в Лос-Аламосе наш план было трудно осуществить, так как Оппенгеймер совершенно не имел времени на подробное ознакомление с частью доклада, посвященной его лаборатории. Однако мы решили не задерживать доклад и опубликовать эту часть без его визы, тем более что в черновом варианте она уже просматривалась в Лос-Аламосской лаборатории.
Доклад был полностью готов к 28 июля, причем, чтобы успеть к этой дате, мы были вынуждены перебросить в Вашингтон из Ок-Риджа несколько тщательно проверенных стенографисток.
В процессе окончательной проверки Толмен уточнил каждое слово доклада и указал все сомнительные с точки зрения секретности места, приведя соображения, которыми следует руководствоваться при их оценке. Наконец, Смит и Толмен вдвоем еще раз проверили эти примечания Толмена и составили справку, в которой утверждали, что в докладе нет сведений, нарушающих разработанные ранее правила.
2 августа, когда доклад Смита был окончательно готов для печати, в кабинете Стимсона состоялось совещание, на котором, кроме него, присутствовали Бэнди, Конэнт, Толмен, Гаррисон, Чедвик, Маркинс (английский министр, представлявший в Вашингтоне интересы Англии в области атомной энергии), полковник Кайл (помощник Стимсона) и я. Открывая совещание, Стимсон сказал, что, по его мнению, решение судьбы доклада можно отложить до возвращения президента в США, ибо двух подготовленных заявлений — президента и военного министра — на первый случай будет, вероятно, достаточно. Конэнт посоветовал Стимсону все же издать доклад, ссылаясь между прочим на то, что публикация доклада поможет нам защититься от неизбежных назойливых требований предоставить больше информации о проекте, чем содержится в этих заявлениях.
Если мы не опубликуем доклад, столкновение с яростным натиском жаждущих сведений журналистов обязательно приведет к нарушению режима секретности. Конэнт далее подчеркнул, а я его в этом поддержал, что опубликование доклада не может оказать никакого содействия странам, которые захотят или смогут повторить наши результаты.
После совещания Чедвик внимательно прочитал доклад и был совершенно выведен из равновесия его содержанием. Однако после беседы со мной и Толменом его страхи несколько уменьшились. А через два дня он так выразил свое мнение о докладе: "Теперь я убежден, что специфические обстоятельства, связанные с характером проекта и организацией его работы, требуют применения особых методов, и, в частности, опубликование такого доклада может оказаться необходимым для сохранения в тайне наиболее существенных фактов, связанных с деятельностью проекта. Мне трудно судить, насколько можно идти навстречу удовлетворению жажды публики к сведениям и желанию компетентных людей поделиться с ней этими сведениями, не нарушая при этом секретности, но, насколько я в состоянии понять, я полностью согласен с моими американскими коллегами".
Далее Чедвик признал полезность сведений, упомянутых в докладе для всех заинтересованных в атомных исследованиях: не потому, что в нем содержится какая-либо важная конкретная информация, а просто вследствие поучительного и прекрасно изложенного описания некоторых работ, проводившихся в рамках проекта.
"В то же время, — продолжал Чедвик, — я согласен, что польза от этого доклада для наших потенциальных соперников не так велика, как это может показаться вначале. Более того, она скорее мнимая, чем действительная. Я пытался оценить, насколько опубликование доклада может содействовать усилиям такого соперника, например, в смысле экономии времени. По моим расчетам, такая экономия не может превышать нескольких, скажем для определенности трех, месяцев, но не больше".
Еще до бомбардировки Хиросимы доклад Смита был отпечатан в совершенно секретной типографии Пентагона тиражом в тысячу экземпляров. После этого весь тираж хранился у меня в кабинете, надежно запертый в сейфе.
12 августа, после того как президент одобрил его опубликование, доклад был предоставлен в распоряжение утренних газет и радио.
Сообщение о докладе было сделано отделением по делам прессы Военного министерства и сопровождалось следующим замечанием:
"В этом докладе не содержится никаких секретных сведений, относящихся к производству атомного оружия. В нем приведены некоторые известные научные факты и дается изложение истории работ некоторых научных и промышленных учреждений в этом направлении.
Интересы безопасности США требуют от всех граждан как в настоящее время, так и в будущем держать в секрете все сведения научно-технического характера, не приведенные в этом докладе или в каком-либо другом официальном сообщении Военного министерства.
К параграфу 12.18 доклада должно быть сделано следующее добавление: "Военное министерство подтверждает, что взрыв бомбы осуществляется на такой высоте над землей, чтобы разрушения от ударной волны были максимальными, а радиоактивные продукты были рассеяны в виде облака. В силу неназемного характера взрыва практически все радиоактивные продукты захватываются восходящими потоками раскаленного воздуха и рассеиваются на больших пространствах, не нанося никому вреда. Даже при испытании в Нью-Мексико, где точка взрыва была по практическим причинам невысоко над землей, на поверхности земли, непосредственно в месте нахождения бомбы, наблюдалась очень небольшая радиоактивность".
После опубликования доклада Смита, как мы и ожидали, от многих ученых, занятых в работах проекта, стали поступать возражения.
Смит тщательно изучал все претензии, и если они были оправданы, готовил соответствующие исправления для последующих изданий. Не учитывались только возражения, имевшие, по существу, характер личных конфликтов. В целом же доклад Смита, особенно если учесть трудные условия, в которых он готовился, очень справедливо и точно определил заслуги тех или иных участников создания бомбы. Невозможно было, конечно, составить такое описание работ Манхэттенского проекта, которое не вызвало бы ни у кого возражений. Поэтому все, достаточно хорошо знакомые с предметом доклада, единодушно одобрили его. Доклад был источником точной информации, которой американская общественность особенно жаждала после Хиросимы и Нагасаки.
x x x
Немедленно после бомбардировки Нагасаки я направился к Маршаллу, чтобы обсудить дальнейшие действия в отношении Японии. К этому времени, как я уже рассказывал, я лично был убежден, что война продлится лишь столько времени, сколько его потребуется японцам для капитуляции. Помня о настроениях Стимсона, когда он требовал исключения Киото из списка целей, я не хотел создавать оснований для будущих обвинений нас в бессмысленной жестокости, если мы сбросим третью, бомбу. Однако наши заводы теперь работали таким темпом, что ядерный заряд для бомбы мог быть немедленно готов для отправки на театр военных действий. Маршалл согласился со мной, и мы решили, что задержим отправку груза делящегося материала до 13 августа.
Однако когда подошел этот день, то ни Маршалла, ни Стимсона, занятых переговорами о перемирии, невозможно было найти. Мне казалось, что было бы большой ошибкой посылать в тот момент на Тихий океан ядерный заряд для третьей бомбы. Я обсудил ситуацию с Хэнди. И так как встретиться с Маршаллом и Стимсоном в тот день не удалось, я сказал ему, что оставляю весь делящийся материал в США и буду ему очень признателен, если он известит об этом Маршалла или Стимсона при ближайшей возможности. Несколько дней спустя Маршалл сказал, что он был доволен таким решением.
x x x
Пока шли переговоры о капитуляции, вся наша система как в Лос-Аламосе, так и на Тиниане находилась в состоянии полной готовности к применению следующей бомбы, в том случае если бы переговоры были прерваны. В порядке подготовки к возможным действиям в направлении Японии было проведено шесть рейдов самолетов, несших наши бомбы "тыквы".
Когда наступил мир, мы свернули нашу деятельность на острове Тиниан так быстро, как только смогли. 17 сентября остров покинул штатский научный персонал. Киркпатрик и Эшуорс оставались еще некоторое время, наблюдая за демонтажем оборудования. Все, что имело отношение к атомной бомбе, было либо отправлено под усиленной охраной в Лос-Аламос, либо затоплено в море. Этот порядок соблюдался неуклонно, но после первой атомной бомбардировки бдительность заметно упала, поэтому посторонним удалось увидеть некоторые внешние детали бомб. Правда, большая часть их, если не все, принадлежала "тыквам", а не настоящим атомным бомбам, так что этот факт не представлял опасности.
Задача отдела "Алберта" состояла в том, чтобы обеспечить использование атомной бомбы в кратчайший срок после поступления делящегося материала. Первый боевой образец бомбы был готов к использованию всего через 17 дней после операции "Троица" (испытания в Аламогордо). Большая часть этого времени ушла на накопление, обработку и транспортировку недостававшей доли ядерного заряда для "Малыша".
Благодаря эффективным действиям этой группы первая бомба могла уже быть применена 31 июля, т. е. всего через два дня после поступления последней партии делящегося материала. Вторая бомба, несмотря на отличие ее конструкции от первой и большую сложность процесса сборки, была готова через три дня после первой.
Сталкиваясь в наших операциях против Японии со множеством непредвиденных обстоятельств, было всегда приятно сознавать, что 509-й авиаполк был готов выполнить любое задание, какое только потребуется. У его состава, конечно, тоже были свои трудности. Когда Тиббетса спросили о трудностях, с которыми сталкивались действия 509-го авиаполка, он ответил, что это было постоянное чувство неизвестности и неопределенности. По его словам, никогда нельзя было быть уверенным, что составленный план на следующий день не будет отменен. Несмотря на такую обстановку, его люди действовали спокойно, умело и выполнили возложенную на них задачу перед лицом самой грозной неизвестности, с какой когда-либо сталкивались вооруженные силы.
x x x
Через четыре дня с момента первой атомной бомбардировки японцы начали переговоры о капитуляции. Расслабление среди сотрудников проекта, наметившееся после Аламогордо, становилось все более заметным. С окончанием войны многие из них посвящали все больше времени обсуждению будущих последствий нашей работы. Их мысли по этому поводу не были новыми, однако раньше не было времени на разговоры, не имеющие непосредственного отношения к делу. Начиная с 1939 г . ученые были заняты до предела. И только теперь они, как бы очнувшись, осознали, что атомная энергия это реальный факт, а не только объект теории. Ядерная война означает гигантскую катастрофу для всего человечества. Это ощутили все, кто присутствовал на испытаниях в Аламогордо.
Когда наступил, наконец, день победы над Японией, для большинства из нас, долго и напряженно трудившихся во имя этого дня, он оказался поводом для серьезных и грустных размышлений. Действительно, решив стоявшую перед нами задачу окончания войны, мы вызвали к жизни ряд новых неизвестных ранее проблем. Наши чувства наиболее красноречиво выразил Роберт Оппенгеймер после вручения ему грамоты "За заслуги", которой была награждена Лос-Аламосская лаборатория:
"С благодарностью и признательностью я принимаю этот свиток от лица Лос-Аламосской лабораторией, от лица всех мужчин и женщин, чей труд и вдохновение создали ее. Мы надеемся, что в грядущие годы сможем гордиться этим свитком и всем тем, что он символизирует.
Но сегодня наша гордость не может не быть омрачена глубоким беспокойством. Если атомным бомбам будет суждено пополнить арсенал средств уничтожения, то неминуемо наступит время, когда человечество проклянет слова "Лос-Аламос" и "Хиросима".
Люди нашей планеты должны объединиться или они погибнут. Ужас и разрушения, посеянные последней войной, диктуют нам эту мысль. Взрывы атомных бомб доказали ее со всей жестокостью. Другие люди в другое время уже говорили подобные слова — только о другом оружии и о других войнах. Они не добились успеха. Но тот, кто и сегодня скажет, что эти слова бесполезны, введен в заблуждение превратностями истории. Нас нельзя убедить в этом. Результаты нашего труда не оставляют человечеству другого выбора, кроме как создать объединенный мир, мир, основанный на законности и гуманизме".
ПРИЛОЖЕНИЕ.
"ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА.
(генерала Гровса военному министру).
ВОЕННОМУ МИНИСТРУ.
18 июля 1945 г .
1. Данная записка должна рассматриваться не как обычный краткий доклад, а скорее как изложение моих личных впечатлений после поездки в Нью-Мексико.
2. В 5 часов 30 минут 16 июля 1945 г . в удаленном секторе авиабазы в Аламогордо (штат Нью-Мексико) был осуществлен первый настоящий взрыв атомной бомбы взрывного типа. Первый в истории атомный взрыв. И какой взрыв! Бомба не сбрасывалась с самолета, а была взорвана на верхней платформе 33-метровой стальной вышки.
3. Успех испытания превзошел самые оптимистические прогнозы. На основании доступных на сегодня данных я могу оценить выделенную при взрыве энергию, как эквивалентную энергию взрыва 15—20 тысяч тонн тринитротолуола. Надо заметить, что эта оценка основывается на самых скромных подсчетах.
Результаты измерений, которые, правда, еще не удалось полностью примирить между собой, указывают на то, что освобожденная на самом деле энергия превышает указанную в несколько раз. Сила ударной волны имела гигантскую величину. Яркость вспышки на расстоянии 32 километров была в несколько раз больше, чем солнечный свет в полдень. После вспышки образовался огненный шар, существовавший несколько секунд. Затем этот шар принял грибообразную форму и яркость его уменьшилась. Свет от взрыва был ясно виден в Альбукерке, Санта-Фе, Силвер-Сити, Эль-Пасо и других пунктах, удаленных примерно на 290 километров . В некоторых случаях на том же расстоянии был слышен и звук от взрыва, однако в среднем он распространился на расстояние не более 160 километров . Ударной волной было выбито несколько окон. В одном случае это произошло на расстоянии 200 километров от точки взрыва. Образовавшееся гигантское облако, клубясь, устремилось вверх и за пять минут достигло высоты 11 тысяч метров (12,5 тысяч метров над уровнем моря). Облако беспрепятственно миновало слой резкого изменения температуры на высоте 5,2 тысячи метров, который по ожиданиям многих ученых должен был остановить его. Сразу после основного взрыва внутри облака произошло последовательно еще два. Облако состояло из нескольких тонн пыли, захваченной с поверхности земли, и значительного количества паров железа. Мы считали, что вторичные взрывы были вызваны именно парами железа, соединившимися с кислородом воздуха. Облако было насыщено большим количеством радиоактивных веществ, образовавшихся при цепной реакции деления.
4. В результате взрыва в окружности 370 метров была уничтожена вся растительность и образовался кратер с легким наклоном к центру. В центре этого кратера находилось чашеобразное углубление диаметром 37 метров и глубиной 1,8 метра . Поверхность центральной части кратера состояла из мелкораспыленной земли. Вещество, покрывавшее более удаленные участки кратера, было зеленоватого цвета, что было отчетливо заметно с расстояния пяти миль. Стальная конструкция вышки испарилась. Находившаяся на расстоянии 150 метров стальная труба диаметром 10 сантиметров и высотой 5 метров , которая была заделана в бетон и укреплена растяжками, также полностью испарилась
5. На расстоянии 500 метров от точки взрыва находился массивный стальной цилиндр весом 220 тонн. Основание цилиндра было заделано в бетон. Цилиндр был окружен прочной стальной конструкцией высотой 21 метр , прочно скрепленной с бетонным основанием. Эта конструкция была подобна части стального каркаса 15—20-этажного дома или каркасу здания типа склада. На ее строительство пошло около 40 тонн стали и ее высота была равна высоте шестиэтажного дома. Поперечные связи в этой конструкции были намного прочнее обычно применяемых. Отсутствие навесных стен уменьшало поверхность давления и, следовательно, силу воздействия ударной волны на эту конструкцию. В результате взрыва она была вырвана из бетонного основания, перекручена, разорвана на части. Это доказывает, что расположенное на таком расстоянии от центра взрыва незащищенное кирпичное здание со стальным каркасом должно быть полностью разрушено. В этой связи я не могу считать здание Пентагона надежной защитой от такой бомбы.
6. Облако от взрыва поднялось на большую высоту. Сначала оно имело сферическую форму, затем превратилось в гриб и, наконец, образовало стелющийся у основания столб в форме трубы камина, который был затем рассеян воздушными течениями в разных направлениях. Пыль и радиоактивные частицы из облака осели на большой площади. За прохождением облака и выпадением осадков следил медицинский и научный персонал, вооруженный приборами, регистрирующими радиоактивность. Хотя местами радиоактивность осадков достигала значительной величины, нигде ее концентрация не превышала предела, требующего эвакуации населения. Небольшие количества радиоактивных осадков были зарегистрированы до расстояний порядка 190 километров от места взрыва. Измерения проводились для того, чтобы иметь данные, необходимые для защиты интересов государства при возможных претензиях в будущем. В течение первых нескольких часов я был далеко не уверен в благоприятном исходе.
7. Например, на расстоянии около 320 километров располагались наблюдатели, задача которых состояла в регистрации эффектов ударной волны, нанесенного материального ущерба, уровня радиоактивности и реакции населения. Хотя полные доклады от наблюдательных постов еще не поступили, я могу утверждать, что при испытании никто не пострадал, а материальный ущерб вне запретной зоны — ничтожен.
Как только полученные данные будут проверены и согласованы между собой, станет возможным составление детального описания последствий.
8. Данные долгосрочного прогноза погоды указывали, что начиная с утра 17 июля на продолжении четырех дней атмосферные условия будут благоприятными для испытания. Если можно было верить синоптикам, эти данные были абсолютно достоверными. Прогноз на утро 16 июля был не столь определенным, но все же вероятность неприятных для взрыва условий составляла порядка 90 процентов. В течение намеченной ночи в районе испытаний прошли грозы с молниями. Первоначально испытание было назначено на 4 часа утра, но из-за погоды многие ученые настаивали на переносе срока испытания. Перенос испытания мог бы привести, однако, к нарушению работы сложных механизмов взрывного устройства. Хорошо, что не дали себя уговорить. Мы упорно ждали благоприятной погоды всю ночь. Вынужденная отсрочка составила всего полтора часа. Взрыв был произведен за полчаса до восхода солнца.
9. Из-за плохой погоды два наши наблюдательных самолета типа Б-29 не смогли в намеченный момент подняться с аэродрома в Альбукерке. Когда они все же взлетели, то гроза и облачность помехи им приблизиться к месту испытания. Это не позволило произвести необходимые наблюдения с воздуха, хотя экипажи самолетов видели взрыв.
Несмотря на эту частичную неудачу, мы можем ожидать, что самолеты наблюдения при проведении боевой операции не подвергаются серьезному риску, хотя абсолютной уверенности в этом нет.
10. Около 11 часов утра в Альбукеркское отделение Ассошиэйтед Пресс начали стекаться сведения и впечатления от испытания. После этого я приказал командиру авиабазы в Аламогордо передать в прессу официальное сообщение о взрыве. С помощью Управления цензуры нам удалось ограничить реакцию прессы этим официальным сообщением и некоторыми заметками в местных газетах, рассказывающими о реакции людей, не имеющих отношения к нашим работам. В одной из них говорилось, в частности, что слепая женщина видела свет в момент испытания.
11. Бригадный генерал Т. Фарелл находился в блиндаже, где располагался пункт управления, на расстоянии девяти километров к югу от места взрыва. Привожу ниже его впечатления:
"Обстановка на пункте управления была драматической. Внутри и вне блиндажа находилось около 20 человек, занятых последними приготовлениями к взрыву. Среди них доктор Оппенгеймер, директор лаборатории, основной научный руководитель всех работ по превращению урана в атомное оружие; доктор Кистяковский, разработавший специальное сильное взрывчатое вещество для механизма бомбы; доктор Бэйнбридж, подготовивший проведение самого испытания, доктор Хаббард, метеоролог и другие. Кроме штатских на пункте было еще несколько солдат, два или три армейских офицера и один морской офицер. Все помещение блиндажа было забито разнообразными приборами и радиоаппаратурой.
Последние, особенно напряженные два часа перед испытанием генерал Гровс находился с Оппенгеймером, прогуливаясь рядом с ним и успокаивая перенапряженные нервы ученого. Каждый раз, когда Оппенгеймер был готов выйти из себя по поводу какой-либо неполадки, Гровс уводил его в сторону и, гуляя с ним под дождем, убеждал, что все будет в порядке. За 20 минут до момента "ноль" генерал Гровс отбыл на свой пункт в лагерь базы, поскольку, во-первых, оттуда была лучшая видимость и, во-вторых, в силу нашей договоренности находиться в опасный момент в различных местах. Обе эти точки были одинаково опасны.
Сразу после того, как он уехал, по радио начал передаваться отсчет времени, остававшегося до взрыва. Этот отсчет передавался всем группам, участвовавшим в наблюдении взрыва. Когда промежутки между отсчетами стали меньше и перешли от минут к секундам, нервное напряжение людей достигло предела. Каждому находившемуся в блиндаже были известны ужасные возможности, скрытые в событии, которое вот-вот должно было произойти.
Ученые, уверенные в правильности своих расчетов, не сомневались, что бомба взорвется, но все равно в мозгу каждого из нас роились сомнения. Чувства большинства присутствовавших можно было, пожалуй, лучше всего выразить словами молитвы: "Боже, верую, помоги, Боже, справиться с моим неверием!"
Мы вступали в неизвестное и не знали, что нас ждет. Можно с уверенностью сказать, что почти все: христиане, евреи и атеисты — в этот момент обращались к своей вере в высшие силы. Удача испытания означала, что многолетний труд ученых, инженеров, работников промышленности, военных и государственных деятелей не пропал зря.
В эти короткие мгновения в отдаленном пустынном уголке штата Нью-Мексико происходила окончательная проверка грандиозных усилий многих тысяч людей.
Доктор Оппенгеймер, на котором лежала громадная ответственность за происходящее, в этот последний момент стал еще напряженнее. Он вцепился руками в стойку и едва дышал. Последние секунды он смотрел прямо вперед. Когда диктор крикнул в свой микрофон "Взрыв!" и все вокруг залил свет ослепительной вспышки, за которым последовал глухой рев, на его лице появилось выражение глубокого облегчения. Несколько наблюдателей, которые должны были следить за световыми эффектами взрыва, находились за блиндажом и были сбиты ударной волной с ног.
Напряжение в блиндаже внезапно исчезло, и все бросились поздравлять друг друга. У каждого на уме была одна мысль: "Вот оно!" Что бы теперь ни случилось, все чувствовали, что немыслимая по сложности научная задача решена. Деление атомного ядра вышло из тайников научного мышления теоретиков. Оно пришло в мир уже почти взрослым. Эта новая сила могла быть использована во имя добра или во имя зла. Среди присутствовавших царило настроение, что остаток своей жизни они обязаны посвятить тому, чтобы не допустить ее использования во зло человечеству.
Экспансивный русский, доктор Кистяковский (американский гражданин и профессор Гарвардского университета уже в течение многих лет. — Л. Г.) с криками восторга обнял Оппенгеймера.
Все остальные были не менее возбуждены. Все сдерживавшиеся до этого момента чувства вылились в несколько минут. Всем казалось, что результаты взрыва далеко превзошли наиболее оптимистические расчеты ученых. Все чувствовали себя свидетелями рождения новой эры — эры атомной энергии — и ощущали колоссальную ответственность за разумное направление новых гигантских сил, освобожденных впервые в истории.
Всем было ясно: независимо от всего, что может еще случиться, мы обладаем средством, обеспечивающим быструю победу и спасение тысяч жизней наших сограждан. Перед лицом будущего наше открытие выглядело для нас несравненно крупнее и важнее всех прежних достижений науки, так изменивших наш мир.
Непосредственные впечатления от взрыва можно охарактеризовать такими словами, как беспрецедентные, величественные, прекрасные, изумительные и устрашающие. Никогда раньше человек своими силами не вызывал более могущественного явления. Для описания световых эффектов не хватает слов. Вся местность вокруг была залита резким светом, яркость которого была во много" раз больше яркости полуденного солнца. Он имел золотой, пурпурный, фиолетовый, серый и голубой оттенки. Каждый пик и расщелина горного кряжа, расположенного неподалеку, были видны с такой ясностью и великолепием, которое невозможно описать, а нужно наблюдать.
Описать красоту этой сцены под силу только великим поэтам, которые, увы, не видели ничего подобного. Через 30 секунд после вспышки пришла воздушная волна, с силой ударившая по людям и всем предметам, а сразу за ней — мощный, ровный и устрашающий рев взрыва. Словами нельзя передать все физические, психические и физиологические впечатления от этого явления. Чтобы их представить, нужно самому быть его свидетелем" (Конец описания генерала Фарелла).
12. Привожу мои личные впечатления от этой критической ночи.
После примерно часового сна я встал и с часу ночи почти до пяти часов утра был постоянно с доктором Оппенгеймером.
Понятно, он сильно нервничал, хотя его ум, как всегда, работал четко и быстро. Основное внимание я уделял тому, чтобы оградить его от поспешных, а поэтому ошибочных советов его помощников, взволнованных предстоящим испытанием и неблагоприятными погодными условиями. К 3 часам 30 минутам мы приняли решение осуществить взрыв в 5 часов 30 минут. К 4 часам дождь прекратился, но небо было еще закрыто тучами. Наша решимость не откладывать больше взрыва от часа к часу становилась все тверже. Время от времени мы с Оппенгеймером выходили из пункта управления, чтобы посмотреть, не становится ли небо чистым. В 5 часов 10 минут я оставил Оппенгеймера и возвратился на основной наблюдательный пункт, находившийся на расстоянии 15,5 тысяч метров от бомбы. В соответствии с данными ранее инструкциями я нашел весь не занятый подготовкой персонал собравшимся на невысоком пригорке.
Примерно за две минуты до момента взрыва все легли лицом вниз и ногами в сторону взрыва. В полной тишине был слышен голос диктора, передававшего из пункта управления отсчет времени. Затем наступила вспышка света ни с чем не сравнимой яркости. Мы перевернулись, подняли головы и стали смотреть через темные стекла на огненный шар. Через 40 секунд нас настигла ударная волна и за ней звук взрыва. По сравнению с яркостью света сила ударной волны и звука показалась нам не слишком большой. Конэнт поднялся на ноги, и мы с ним обменялись рукопожатием, поздравив друг друга с успехом. То же сделал и Буш, который находился по другую сторону от меня.
Настроение всей группы было таким же, как описывал Фарелл. Мне, Бушу и Конэнту стало отчетливо ясно, что вера в успех руководителей и инициаторов этого гигантского предприятия, наконец, оправдалась.
13. На расстоянии 43 километров от взрыва находилась большая группа наблюдателей.
14. Пока генерал Фарелл ожидал около полуночи своего самолета в аэропорту Альбукерке на расстоянии около 190 километров от взрыва, он услышал некоторые впечатления местного персонала от взрыва. Один служащий аэродрома рассказывал, что он был около ангара, когда вдруг темное небо на юге озарилось ярким заревом. Это свечение продолжалось несколько секунд. Другой заметил, что, если несколько бомб могут обладать такой мощностью, их сбрасывание на город будет иметь ужасные последствия.
15. Мой офицер связи на авиабазе в Аламогордо, находившейся на расстоянии 95 километров , описал свои впечатления следующим образом.
"Ослепительная вспышка осветила всю северо-западную часть ночного неба. В центре вспышки появился как бы гигантский клубок дыма. Первая вспышка продолжалась 10—15 секунд. Когда первая вспышка погасла, примерно там, где находился ее центр, появился гигантский шар, казавшийся огненным и имевший очертания восходящего солнца, на одну четверть скрытого за горизонтом. Огненный шар существовал примерно 15 секунд, после чего он погас и небо приняло почти прежний вид.
Буквально вслед за ним в небе появилась третья, уже меньшая по яркости вспышка, продолжавшаяся около четырех секунд, и клуб дыма бело-оранжевого цвета. Во время первой вспышки местность была освещена так, что можно было свободно читать газету. Вторая и третья вспышки имели значительно меньшую яркость.
Во время взрыва мы находились в застекленной вышке аэродрома на высоте около 21,5 метра от земли и не ощутили никакого сотрясения воздушной волны, хотя услышанные на следующий день разговоры позволяют думать, что некоторые слышали звук и чувствовали дрожание земли".
16. Я не направляю аналогичного доклада Маршаллу, так как надеюсь, что Вы покажете ему этот материал. Я проинформировал о наших результатах тех лиц в Вашингтоне, которых счел необходимым с ними ознакомить, Галифакс после разговора со мной и Гаррисоном сказал, что он не пошлет своему правительству полного отчета об испытании. Я сообщил ему, что направляю Вам доклад, который Вы сможете показать соответствующим представителям английского правительства.
17. Мы полностью отдаем, себе отчет в том, что наша основная цель еще не достигнута. Только проверка бомбы в боевых условиях может решить исход войны с Японией.
18. Позвольте мне выразить мою глубокую личную признательность за Вашу поздравительную телеграмму и за всю Вашу помощь и поддержку, которой я пользовался с начала своей работы в этой области.
19. Я уверен, что полковник Кайл будет обращаться с этим докладом со свойственной ему крайней осторожностью и предусмотрительностью.
Л. Р. ГРОВС".
Комментариев нет:
Отправить комментарий